История о том, как старшая сестра удочерила младшую, но уже 4 года не может доказать это органам опеки.

Правила переноса.

— Мама, а можно я правила переноса вечером выучу? – спрашивает Вика и получив утвердительный ответ довольная убегает.

Вике десять, как все люди, которым десять, она не любит учить правила переноса, а любит своих кошек, валяться на диване и играть в телефон.

Вообще-то, Викины шансы попасть в детский дом могли бы равняться ста – мама умерла, когда ей было 6, отец – беспробудно пьёт. Но никакого детского дома в жизни Вики, к счастью, не было. Потому что у Вики есть Аня.

— Я уже помешала, у меня на автомате всё, – говорит мне Аня, заметив, что я старательно размешиваю уже сладкий чай – садитесь, в нашей комнате дети, наверное, не дадут поговорить.

Аня моя ровесница, невысокого роста, яркая – улыбается и очень спешит. В светлой кухне небольшой коммуналки нет стола, зато есть две кошки и столько же табуреток. Мы садимся и начинаем разговор. Но сначала забегает Вика с вопросом нет ли случайно колбасы, потом Саша с вопросом можно ли за компьютер, потом Ане звонят с работы, потом снова Вика с вопросом про обогреватель – по кругу.

Наступает затишье и Аня быстро вводит меня в курс дела.

— Саша забегал – сынок. Вика – сестра, но называет меня мамой. Мужа папой. Мама наша умерла. Рак. Поздно спохватились, кажется.

Я говорю что совсем, ну вообще не тороплюсь. И прошу рассказать про маму.

Аня рассказывает, что второй мамин брак был совсем неудачным. Отчим безумно хотел ребёнка и так же безумно пил. А когда пил – был агрессивен.

Нет такой

Рак обнаружили совсем поздно, когда уже ничего нельзя было сделать – только ухаживать и быть рядом. На время маминой болезни, когда дома стало слишком тяжело – Вику отправили в санаторий.

Но забрать Вику обратно – оказалось ещё тяжелее.

— Мы похоронили маму и я приехала за Викой. Захожу к главврачу, говорю Викторию позовите. А он мне говорит, нет такой. Я в шоке – как нет?! Я ребёнка у вас оставляла.

Оказалось, что незадолго до смерти маме Ани сделали рентген. В лёгких к тому времени уже были метастазы, которые врачи приняли за туберкулез. Сигнал о туберкулёзе поступил в санаторий, и шестилетнюю Вику, никого не предупредив, отправили в больницу.

— Я поехала в Семашко. А там мне говорят – вы кто? Никто. У неё отец есть – пусть он и приезжает.

Вику удалось забрать только спустя две недели. Для этого Ане пришлось найти отчима, отмыть, опохмелить и привести в больницу.

— Там его начали кошмарить – вы ещё анализы не все получили, а вдруг туберкулёз, а вдруг что. Сказали писать отказ от медицинского вмешательства, вплоть до гибели ребёнка. Он испугался, конечно, смотрит на меня, мол не буду писать. Говорю – еще как будешь. Забираю я – и отвечать мне.

Но Вику нам так сразу и не отдали. Сделали ещё анализы.

Я запиваю остывшим чаем своё негодование и ужас, от того что ребёнка могут забрать вот так просто, а отдавать вот так сложно и спрашиваю, как решение стать для сестры мамой далось двадцатилетней Ане.

Моих так называй

— Когда встал вопрос… – начинает было Анна, но останавливается, – да не было никакого вопроса. С Ваней(Анин муж – примечание Домика) мы даже об этом не разговаривали. Настолько это было своё – что было без слов понятно, Вика будет жить с нами.

Родственники только по-разному реагировали. Свекровь была против, но потом смирилась. Многие говорили – бери, бери, поможем. Я их, конечно, после похорон ни разу и не видела.

О смерти мамы Вика узнала не сразу. Прямого вопроса она не задавала, а эмоциональные ресурсы семьи были на нуле, чтобы заводить разговор.

Вика не спрашивала, где мама. Не спрашивала, почему она так долго в гостях, не спрашивала, когда поедет домой. И только когда Аня готовилась к поминкам на 40 дней и доставала очередной пирог из духовки – Вика спросила “Зачем так много готовишь?”.

Пятилетний Саша тогда ответил первым – “Ну поминки. Бабушка же умерла.”

Пирог у Аня, конечно, уронила. А Саша продолжил – “Ни мамы, ни папы у тебя нет. Моих так называй.”

С тех пор – так и было.

Но несмотря на то, что ситуация была понятна даже для пятилетнего Саши, для сотрудников опеки она не очевидна вот уже 4 года.

Резко не отпинывают

— В Кировскую опеку я пошла сама. Говорю так и так, у меня ребёнок. Я хочу быть опекуном, жильё у нас есть, я ей сделала сама пенсию, мне не безразлично что с ней будет. Мне нужно, чтобы она за мной была закреплена. Папа вот этот вот – он просто биологический отец.

Аню послушали, ей покивали и посочувствовали. А потом пришли на проверку – как раз когда Ани не было дома. Всё сфотографировали и вызвали Аню – сообщить, что условия у неё неподходящие.

— Сказали, у детей не должны быть кресла раскладные, надо кровати. А ещё шкафы и стол для учёбы(хотя тогда никто ещё не учился). Да, ещё не понравился диван.

Ситуация, когда в ответ на просьбу о помощи опека реагирует угрозой или требованием стараться лучше – довольно типична. Нет, в большинстве своём не потому что там работают бесчувственные злодеи. Скорее потому что у сотрудников нет ни полномочий, ни ресурсов ни на что другое, кроме требований.

Например, нет никакого бюджета на продукты, бытовую химию или недостающую мебель для кризисных семей. А потому остаётся пугать: “Не найдете чем ребёнка кормить, не будет чисто, не будет места школьника и отдельного спального места – изымем”.

При этом в органы опеки, как в последнюю инстанцию, часто обращаются семьи в остром кризисе – с минимальным количеством ресурса. И любая дополнительная задача – например найти срочно две кровати – может стать фатальной. И родитель, бабушка или сестра просто опустит руки.

Так и для этой конкретной семьи год был очень непростым.

Аня с трудом переживала потерю мамы.

Дети, хоть и были лучшими друзьями до этого, притирались друг к другу – крики, истерики, драки.

Вику нужно было готовить к поступлению в первый класс, многое(почти всё) было упущено за сложные полгода, пока умирала мама. Чтобы заниматься с ней – Аня ушла с работы. В тот же момент её мужа Ивана сократили на заводе. Сына Сашу пришлось забрать из сада – не тянули по деньгам.

— Понимаете, опека требует шкафы и столы, диван им не нравится. А ты думаешь, что будешь, прости господи, завтра есть. И ходишь – только потому что надо. Надо кормить, надо одеть, надо дать.

Но мы всё сделали. Всё заменили, даже диван этот. Всё что есть сейчас в комнате – всё новое.

Я пришла обратно в опеку, говорю мы всё сделали. Хорошо, говорят. Но отец то где живёт? В другом районе.

Вам в другую опеку.

И Аня пошла в другую, Волжскую опеку, по месту жительства отца Вики. А оттуда – в опеку по месту прописки самой Вики. А оттуда, по всем законам жанра – снова Кировскую, самую первую.

С момента первого похода в первую опеку прошло четыре года. Вика за это время адаптировалась к новой семье, пошла в школу и закончила четыре класса. Но никакого официального статуса – опекуна или родителя, Аня так и не получила.

— Я ничего не говорю, меня всегда выслушают, меня, скажем так, резко не отпинывают. Но мне говорят иди туда, не знаю куда, неси то, не знаю что. Вот и идёшь – куда послали.

Весь правовой статус Ани – это доверенность от отца Вики. Чтобы её получить Аня действовала по знакомому уже сценарию – найти пьяного отчима, привести к себе домой, отмыть, опохмелить, накормить и заставить проспаться. Получилось только с третьего раза. Юристы не заверяют доверенности, если видят симптомы алкогольного опьянения, и каждый раз почувствовав запах от отчима Ани – отказывали в оформлении.

— На третий раз получилось. Всё оплатила, потом вышли, и пошли в магазин, потому что он сказал только за бутылку водки это сделает. Ещё потребовал пачку сигарет и двухлитровый сок.

Мы вкалываем. Мы нормальные.

Аня с мужем и детьми живут в 11-метовой комнате.

Сама Аня, называет свою комнату волшебной и, вероятно, знает какие-то законы физики, которые миру неведомы. Потому что в одиннадцати метрах умещается всё – и те самые места для сна и школьников, и шкафы, и морозильная камера, и два компьютера(чтобы учиться детям), и два принтера(чтобы работать Ане).

Находится место плакатам с фотографиями, склеенными в честь дня рождения мамы и даже, с гордостью говорит Аня, остаётся тропинка, когда разложен диван.

А ещё, вероятно, Аня могла бы вести курсы по организации хранения вещей. Я бы, по крайней мере, к Ане записалась, чтобы узнать, как сохранять порядок(и здравый рассудок) со всеми игрушками, тетрадками, пеналами и школьными формами.

Эта же 11-метровая комната, а точнее отсутствие какого-либо ещё жилья – единственная причина, по которой дело по лишению родительских прав биологического отца Вики не может даже начаться.

“С чем в суд пойдем? У вас 11 метров.” – говорят в опеке. И отправляют в следующую.

— Обращалась к адвокату, чтобы правильно написать заявление. Он выставил ценник в 37 тысяч. У меня такой суммы разом не было. Пакет документов собрать – в районе 13 тысяч. Тоже бьёт по нам. Это на сколько надо завязаться?

Я писала про нашу ситуацию под всеми постами Азарова. Говорила, что нужен юрист. Или пройтись по головам органов опеки. Этой лень встать, той лень подать.

Я хотела, что бы обратила внимание какая-нибудь администрация города, или района. Блин. Почему можно прийти и ребенка забрать из семьи – и это нормально. И они хорошие. Мы вот вкалываем. Мы нормальные. Почему нельзя дать.

Говоря “вкалываем”, Аня нисколько не преувеличивает. Около года назад Аня сильно заболела – потому что работала по 12 часов без выходных месяцами. И тут же, по причине болезни, была уволена.

Тогда Аня и обратилась в Домик детства за помощью.

Сейчас всё супер

— Сейчас всё супер, – говорит Аня, – дети у нас самостоятельные. Есть греют, макароны варят. Приходишь домой, они тебя ждут. Раньше у них был график дежурств, но они в какой-то момент его сняли и порвали на мелкие кусочки. Сами решают – кто что делает.

Домик детства поддерживает семью Ани гуманитарно – продуктами и средствами гигиены. А ещё, и Аня всегда говорит, что это самое важное семье помогает юрист.

— Сейчас всё супер, – продолжает Аня. – Дети знают, что в конце месяца будет раздача у Домика и зарплата у родителей. Знают, что если всё ок, то в конце месяца пойдем в кино. У нас с мужем такое было детство, знаете… не самое благополучное. И мы хотим им дать то, чего у нас не было никогда. Кино, театр. С палатками даже выезжаем.